Ее дворецкий оказался боксером и приятелем сутенера, избившего его же на мостовой. Вор говорил и выглядел как джентльмен с моральным устоями, достойными по-пуритански строгого епископа. Мелисса была похищена членом парламента. Саму же ее вместе с Джоко разыскивает полиция. И еще – она влюблена в вора.
– Тебе лучше? – спросила Эйвори.
– Да, мэм, – кивнул Питер. – Гораздо лучше.
– Ты побил его, – одобрительно сказала ему хозяйка.
– Джека Ронси? Трудно сказать, – Питер напряг мышцы рук. – Он всыпал мне не меньше, чем получил от меня. Мы с ним давно друг друга знаем.
Мелисса разлила чай по чашкам из китайского фарфора. Питер с благодарностью выпил его, Джоко поморщился, что чай слабый, но тоже выпил.
– Что мы будем делать? – взглянула на окружающих Мария.
– О, они нас больше не побеспокоят, – сказала Эйвори, положив руку на плечо своего дворецкого. – Питер с ними здесь быстро расправится.
– Так не пойдет, – покачала головой Мария. – Мы же не хотим, чтобы они вернулись, поэтому должны что-нибудь сделать. Иначе Мелисса никогда не будет в безопасности.
– Она права, – убежденно кивнул Джоко. – Прошлым вечером они приходили за мной, а сегодня – за Мелиссой. Это, наверное, проделки старика.
– Лорда Монтегю! – содрогнулась Мелисса.
– Он хочет, чтобы кто-нибудь заплатил ему за смерть сына.
– Но это был несчастный случай. Я никогда не забуду этого, – сжала руки Мелисса. – На крыше было сыро и очень скользко, ветер сбивал с ног. Везде текло, мои лодыжки то и дело подворачивались, хотя я была босая. Я не представляю, как он пробирался там в кожаных ботинках.
– А тот человек, который гнался за вами? Он мог столкнуть его?
– Чарли? Я сомневаюсь. Он успел сделать буквально один шаг, как поскользнулся и повис вниз головой за окошком. Джордж потянулся вверх, чтобы ухватиться за мою руку и упал.
Джоко поставил на стол чашку, не допив чай. С видом человека, принявшего решение, он встал:
– Я пойду к Ревиллу.
– Не пойдешь, – испугалась Мария. – Он арестует тебя.
– Вряд ли. Если бы он рвался схватить меня, то заплатил бы Доджеру, чтобы тот меня выследил.
– Но ты же собирался оставить Лондон, чтобы скрыться от него.
Джоко взглянул на нее в упор:
– А я не передумал, Рия. Наступило молчание.
– Ох, мой милый мальчик, – вздохнула Эйвори.
Густой запах лилий и пчелиного воска висел в воздухе. Печальная органная музыка затихала.
Преподобный Томас Динсмор одарил собравшихся благословляющей улыбкой. Странность происходящего, казалось, совсем не смущала его. Факт, что они с Евангелиной отправляют службу в главном салоне «Лордс Дрим», не вызывал у него ни малейшего замешательства. Он восхвалил возможность оказаться среди грешников и помолиться за тех, кто захочет встать на праведный путь. И выразил надежду, что те из них, кто не сможет обратить свои деяния во славу Бога, конечно, согласятся внести щедрое пожертвование на его святые дела.
Елейный взгляд Динсмора остановился на женщине в черном, спрятавшей лицо под плотной вуалью. Она, сидевшая в центре и рядом с фобом, могла приложить руку к этим пожертвованиям. Она была скорбящей матерью. Кроме того, она была содержательницей этого нечестивого заведения, заплатившей ему за приход сюда. Динсмор надеялся, что в конце службы ее щедрость будет не будет знать границ.
Она подняла голову, ее вуаль шевельнулась. Преподобный Динсмор ободряюще улыбнулся ей.
Рядом с ней сидел мужчина с ошеломленным выражением лица. Он не мигая глядел на бледный профиль покойника, лежащего в задрапированном трауром гробу. Одет этот джентльмен был в костюм строгого покроя, а позади него стоял человек, наверняка бывший его камердинером.
Преподобный Динсмор подсчитывал свои блага. Возможно, ему достанется не одно щедрое пожертвование.
Позади этой пары сидела группа молодых женщин. Все они были одеты в черное, но каждая в своем стиле. Некоторые из этих нарядов – шикарные, отделанные перьями и блестками, с глубочайшими вырезами, – подходили скорее для оперы, чем для похорон. Другие костюмы, несомненно, были куплены за очень скромную цену. Это были жалкие обноски с перекошенными подолами и сползающие с плеч.
Несмотря на то, что одежда выдавала различный уровень благосостояния этих женщин, все эти мрачно-торжественные лица были без макияжа. Никто из них не выглядел сегодня соответственно своему занятию.
Гроб, к котором лежал Джордж Монтегю, был задрапирован черным бархатом. Букет кремово-белых лилий лежал на груди покойного. В голове и ногах его стояли вазы с лилиями и подсвечники с зажженными свечами.
Динсмор покрепче ухватился за свой молитвенник. Леди в черном, наверное, немало похлопотала, чтобы все выглядело пристойно.
– Давай, черт возьми, начинай! Преподобный Динсмор подскочил на месте.
Один из тех, от кого следовало бы ожидать наибольшей чувствительности, нарушил торжественность момента.
– Пожалуйста, Терри, тише, – вполголоса сказала леди под вуалью.
Джентльмен погрозил пастору кулаком:
– Давай начинай, – проворчал он. – Начинай скорее и кончай.
Динсмор застыл на месте и прокашлялся:
– Давайте начнем со слова молитвы. Наш дорогой Отец на небесах…
Ревилл закатил глаза к небу, вымаливая божественной силы и наставления.
Затем он встал и вышел из-за стола, чтобы встретить миссис Шайрс. Стараясь не обращать внимания на треснутые стекла ее очков, он подвел ее к стулу и усадил. Мария Торн с мятежным выражением лица расположилась рядом с ней. Ревилл молча уставился на мужчину, который вошел с ними. С некоторым волнением в сердце он разглядывал свое творение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117