В ушах невыносимо скрежетал металл, чавкала вода, от бомбового грохота ледяных глыб содрогались все мои внутренности… Сердце останавливалось, не выдерживая холода. Уже пар не шел изо рта, потому как дыхание остыло… По лицу хлестнул конец веревки. Я стал продевать его под ремень чемодана. Пальцы совсем не слушаются… Надо завязать узел… Дацык кричит сверху, торопит… Как только я привяжу веревку к чемодану, он сразу поднимет его и сразу же забудет обо мне. Я ведь знаю, что он подлец, что останется до конца подлецом… Зачем я ему нужен, если чемодан с деньгами уже привязан к веревке? Знаю, но делаю. Сам иду на плаху, потому что плахи повсюду. Они окружили меня…
— Крепче узел вяжи! — доносится сверху.
Куда уж крепче! Двойной морской. Чемодан уже привязан, покачивается на веревке, как маятник Фуко. Почему Дацык не поднимает его? Чего медлит? Зачем оттягивает счастливое мгновение, когда заветный чемодан окажется в его руках?
— Садись на него верхом! Держись за веревку!
Он предлагает мне жизнь? Трудно поверить… Я схватился за веревку. Дацык чуть опустил чемодан, чтобы я мог забраться на него. Все, я уже вишу, словно в спасательной люльке, и могучий вертолет, взбивая воздух лопастями, сейчас медленно поднимется вверх.
— Тяну! — крикнул Дацык.
Я крепче сжал веревку, притянул ее к груди и закрыл глаза. Казалось, что не я, а колодец медленно вращается вокруг меня и опускается вниз, а я с каждым мгновением все ближе и ближе к свету… Вода стекает с меня и падает вниз… Если веревка не выдержит и я вместе с чемоданом упаду… Но зачем думать об этом? Сейчас от меня ничего не зависит. Мозг может отдыхать, нервная система — расслабиться. Человек отдыхает, когда полностью вверяет себя судьбе. Может быть, Альбинос успел испытать истинное счастье, когда понял, что от него уже ничего не зависит, и уже ни к чему не надо стремиться, и он уже не совершит роковых ошибок…
— Давай руку! Да отпусти же ты веревку!
Дацык схватил меня за воротник и вытащил из колодца на снег. Чемодан он толкнул ногой, чтобы подальше от края… Я лежал на мокром снегу, и крупная дрожь сотрясала мое тело.
— Молоток, Вацура! Герой! Живо снимай комбез, я тебя водкой разотру!
Я не мог пошевелиться, лишь нечеловеческим усилием воли приподнял голову, а потом сел. Шел тихий снег. Кругом было серо и тоскливо. И солнца не было. Мураш, скрючившись, лежал на рваном одеяле, прикрыв голову руками. Дацык протянул мне бутылку. Я сделал глоток, и бутылка выскользнула из моих одеревеневших пальцев.
— Почему ты не скинул в шурф бревна? — едва ворочая языком, произнес я.
Дацык вздохнул, пожал плечами.
— Ты ведь знаешь, почему… Потому что это уже не имело смысла. Альбино все равно бы погиб.
— Он был твоим другом.
— Поверь, я очень сожалею о случившемся…
Он накинул мне на плечи телогрейку, поднял со снега бутылку и тоже сделал глоток.
— Мураш жив? — спросил я.
— По-моему… Надо думать, как нам выбраться отсюда. Ты идти сможешь?
Я озирался по сторонам. Альбинос говорил об аптечке. Сумочка с красным крестом должна быть где-то здесь. Шприц и пенициллин на миллион единиц… Дацык поставил чемодан на торец, смахнул с него комочки снега и стал рассматривать со всех сторон.
— Хорошо, что он герметичный, иначе бы все там намокло. Надежная вещь. Титановый корпус, все замки внутри. Открывается пультом. Почти как в автомобиле. Вот только пульт уже не найти…
Не сдерживая восторга, Дацык вскочил и поднял чемодан над головой.
— Все-таки он в моих руках! Я добыл его! Я сделал это!
Он замолчал, и в короткую тишину немедленно прорвались три сухих щелчка — какие-то безобидные, робкие и совсем не страшные. Дацык дернулся, выгнул спину, повалился лицом в снег, и чемодан, выпавший из его рук, упал ему на затылок, затем перевернулся и, кружась, заскользил по снегу.
Я обернулся. Мураш медленно опускал руку с пистолетом и весело улыбался, глядя на неподвижное тело Дацыка.
— Ну вот, Кирилл Андреевич, — произнес он, поворачивая голову в мою сторону и глядя на меня одним глазом. — Остались мы с вами вдвоем.
43
— Мураш, — произнес я, терзаясь навязчивым желанием проснуться, избавиться от жуткого наваждения. — Ты ли это?
— Не знаю… Вряд ли.
Он подошел к Дацыку, склонился над ним и вытащил из-под его куртки карманный «Рот-Зауэр». Взвесил на ладони, прицелился в меня и сунул его себе за пояс.
— Не знаю, Кирилл Андреевич, не знаю, — задумчиво повторил он, прохаживаясь рядом с чемоданом. — Скорее всего, того, прежнего Антошку, убили. Того несчастного, закомплексованного юношу, который всю жизнь стыдился своего пьющего отца, своей бедности, своей зависти… Да и вы теперь другой, Кирилл Андреевич. Когда-то вы были сильным, смелым человеком. А теперь вы дерьмо со сломанной волей… Сидеть!
Он отреагировал намного быстрее, чем можно было предположить, и только я вскочил на ноги, как Мураш направил в меня ствол пистолета и выстрелил. Острая боль обожгла мне ногу чуть выше колена. Я снова сел на снег, провел по штанине рукой. Кровь. Мураш меня ранил…
— Сидеть! — повторил он, злобно глядя на меня своим одиноким бессмертным глазом. — Ничего не делать без моей команды! Вы должны понимать, что мне очень, очень хочется вас убить, и я с трудом сдерживаюсь…
— Ты что ж, — произнес я, расстегивая комбинезон, чтобы добраться до раны, — все это время шел к одной цели? К этому чемодану?
— А вы считаете, что эта цель не стоит того, чтобы к ней даже ползком ползти?
Он пнул ногой лежащую на снегу аптечку Альбиноса, и она упала рядом со мной. Я дотянулся до сумочки, раскрыл ее. Вот бинт, упаковка одноразовых шприцев, ампулы с пенициллином… Я оголил бедро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84