До начала записи оставалось пятнадцать минут. Пора! Лагутин встал и пошел вверх по сыпучему склону. «Что-то настроение у меня упало, – подумал он. – Нехорошо показываться перед телезрителями с такой кислой физиономией. Надо через силу улыбаться и говорить, что всю жизнь только и делал, что мечтал жить на необитаемом острове!»
Поднявшись на обрыв, он оглянулся и еще раз посмотрел на соседний остров – на этот раз с неприязнью и даже ненавистью.
Глава 3
Ей нечего там делать
Ворохтин был категорически против, чтобы она плыла с ними. Потому что за годы работы спасателем невзлюбил журналистов – просто на дух их не выносил. Там, где властвовали драма, боль и слезы, он профессионально выкладывался до конца. Он воспринимал стихию как своего противника, свою работу – как единоборство, и чужая беда становилась его бедой. А журналисты, оказавшиеся в эпицентре, путались под ногами с восторженными глазами, словно коты, попавшие на колбасный склад. Ими руководили совсем иные инстинкты, их, как вампиров, тянуло туда, где было больше крови. Человеческая драма для журналиста – это сенсация, и чем она громче, тем выше гонорар за репортаж.
– Ей нечего там делать! – крикнул Ворохтин Саркисяну, который быстро шел к берегу. За ним едва поспевал Чекота с камерой.
– Здесь! – сказал Саркисян, не слушая Ворохтина, и поднял руку вверх. Он нашел хороший ракурс: было видно озеро, две моторки, покачивающиеся на волнах, и Ворохтин с журналисткой. – Собрались! Вздохнули!
Он поднес микрофон ко рту, еще раз глянул на текст, написанный мелким и неразборчивым почерком. Оператор прицелился в окуляр.
– Мотор!!
– В кадре!
– Журналистке нечего там делать! – крикнул Ворохтин, не обращая внимания на то, что камера уже работала.
– Стоп!! – визгливо крикнул Саркисян и изогнул брови коромыслом.
Чекота выключил камеру и оторвался от окуляра. Ведущий гневно посмотрел на спасателя, сжимая микрофон, словно противотанковую гранату.
– Она аккредитована, милый мой! И продюсер дал добро! Реклама в прессе нам тоже нужна! Понятно?
– Это нестандартная ситуация, Арам Иванович! – не сдавался Ворохтин. – Человек, может, отравился грибами. Его тошнит. Или не дай бог он в коме. Зачем там нужен корреспондент?
Саркисян поморщился. Ему не хотелось спорить о том, что было решено и утверждено начальством. Изменить что-либо было нельзя. Все они, включая продюсера, были рабами зрителей.
– Даже если бы этого не случилось, я бы придумал нечто подобное! – тряся маленькой мясистой ладошкой, произнес Саркисян. – Чем больше страсти, загадок и драмы, тем лучше! Народ хочет саспенса! Саспенса!.. Все! Прекратить болтовню! Снимаем!
Ворохтин лишь махнул рукой и, подхватив большую сумку с красным крестом, полез в лодку вслед за журналисткой. Мелкая, тихая, как мышка, девушка в нелепой штормовке с капюшоном цвета хаки, какие носили еще строители БАМа, села на носу. Поставив кофр на колени, она стала настороженно смотреть на Ворохтина как на человека, который способен на непредсказуемый поступок. Черты лица ее были маленькие, кукольные, и на журналистку, коей должна быть присуща известная степень наглости, она мало походила.
Но девушка совсем не интересовала Ворохтина. Демонстративно избегая ее взгляда, он устремил прощальный взгляд на берег. Саркисян подпрыгивал с микрофоном в руке и говорил тем же голосом, каким бабушки читают внукам сказку про Бабу Ягу. Оператор с камерой на цыпочках ходил вокруг него. Пиротехники зачем-то пускали искусственный туман.
– И вот в лодку уже садятся спасатель и медсестра! – задыхаясь от неестественного волнения, говорил Саркисян. – Что же все-таки случилось на Втором острове? Почему Сергей Лагутин не вышел на связь в шесть часов вечера? Почему он не реагирует на вызов радиостанции? Но если с ним случилось нечто из ряда вон выходящее, то почему он не запустил сигнальную ракету? Никто, никто пока не может дать ответы на эти вопросы. Но пройдет несколько минут, и тайное станет явным! Посмотрите, в каком тревожном ожидании наши спасатели! Они готовятся бороться за жизнь Лагутина и спасти ее даже ценой собственной жизни!
Саркисян замолчал и махнул рукой. Оператор выключил камеру.
– Ворохтин! – взмолился Саркисян, залезая в лодку. – Не делай же такое равнодушное лицо! Ты должен переживать о судьбе Лагутина! Нахмурься и пристально всматривайся вперед: не покачивается ли на волнах труп? Не полыхает ли на острове всепожирающий пожар? Не заламывает ли нашего героя разъяренный медведь?
– Типун тебе на язык! – ответил Ворохтин и запустил мотор. Раздался оглушительный треск, над водой поплыл сизый дым. Чекота поторопился с погрузкой. Он подал треногу Саркисяну и прыгнул в лодку. Суденышко закачалось на волнах. Журналистка, сидящая на носу, одной рукой схватилась за борт, а второй сильнее прижала к себе кофр. Ветер сорвал с ее головы капюшон. Оказалось, что ее голова была по-монашески туго повязана белым платком, который скрывал волосы. Казалось, что девушка совершенно лысая.
– На острове ты будешь главной фигурой! – кричал Саркисян Ворохтину, удобнее устраиваясь на скамейке. – Как только сойдешь на берег, Чекота включит камеру! Будешь идти и на ходу комментировать. Скажешь, что, мол, обстановка на острове мрачная, на зов никто не отзывается, что накрапывает дождь… Побольше темных оттенков, понял?! Побольше драматизма в голосе! Дублей не будет! Все, что запишем, утром пойдет в эфир! Только не вздумай артачиться, не то утоплю!
Кепка отбрасывала широкую тень на лицо Саркисяна, темные очки отражали матовый свет, идущий от озера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60