Раз в несколько лет это проделывали женщины, получившие незадолго до этого развод. В холодных летних коттеджах они устанавливали франклиновские печки и керосиновые обогреватели, конопатили окна, но обычно к Рождеству на острове их уже не было. Мужчины, потерпевшие неудачу на деловом поприще, иногда держались несколько дольше, однако самое позднее в начале февраля Хаспер, как правило, уже мог отвязывать свою собаку.
Барт Хантер родился на Пайн-Айленде в большом викторианском доме, стоящем на высоком берегу залива. Марта, его мать, планировала ехать рожать в Бостон, но, сколько могла, оттягивала отъезд с прохладного острова, с ужасом думая о жаре большого города, и схватки начались тремя неделями раньше срока. Отец Бартона, суровый и придирчивый банкир, помогал жене при родах своего собственного сына вместе с Тоддом Хаспером, имевшим большой опыт в приеме новорожденных козлят и ягнят. Событие потрясло всех его участников, но мать и ребенок выжили. Таким образом Бартон был настоящим аборигеном, а не просто, как он говорил, летним отдыхающим, и, когда вырос, он с гордостью писал в анкете: место рождения – Пайн-Айленд, штат Мэн.Бартон приезжал на остров каждое лето, пока в 1937 году его не исключили с последнего курса Гарвардского университета за отвратительную успеваемость, после чего он занялся поисками работы, которая пришлась бы ему «действительно по душе». Во времена депрессии его семья потеряла много денег, и, наверное, было неразумно держать на острове этот большой дом. Но никто не хотел продавать его, даже когда старый Джон Хантер, отец Бартона, утонул на острове, а его финансовые потери оказались гораздо значительнее, чем предполагалось.С началом второй мировой войны Барт с радостью оставил инвестиционный банк, где отработал полгода, и пошел на флот. Один из его двоюродных братьев как-то заметил, что, по всей вероятности, война не продлится очень долго, поскольку любое дело, за которое брался Барт, быстро заканчивалось. Однако Барт неплохо проявил себя на службе в чине морского офицера. Четыре года он регулярно присылал домой деньги, помогая выплачивать налоги за владения на острове. Когда и после войны он не смог преуспеть в бизнесе, более всего его стала страшить перспектива потерять дом, лесные тропинки и пляжи, где он играл еще мальчишкой. Как он однажды с горечью заметил жене Сильвии, остров был «Раем наоборот», где не богатство, а бедность считалась грехом, за который изгоняли.В те дни Барт пребывал в отчаянии. Еще задолго до начала корейской войны он попытался вернуться на флот и был расстроен до предела, когда медицинская комиссия обнаружила язву желудка и забраковала его. Хотя ему было немногим более тридцати, им овладело предчувствие смерти, и долгое время его мысли занимала судьба наследства, то есть владений на Пайн-Айленде, которые он мог оставить детям.Обнаружив у себя этот недуг, Барт в течение нескольких недель был настроен на философский лад. Он задавался вопросом, почему он занимается нелюбимым делом в нелюбимом городе? В результате в 1951 году он решил продать свой дом в Бостоне, перебраться на постоянное жительство на Пайн-Айленд и переделать старый дом на острове под гостиницу, предназначенную в основном «для наших знакомых и друзей наших знакомых». На прокладку дополнительных водопроводных труб и прочее переоборудование ушла большая часть оставшихся у него средств, однако, к великому негодованию Тодда Хаспера и его пса, Барт вместе с Сильвией и двумя детьми – Джоном и Карлой – продержался на острове две зимы. До августа 1953 года, когда сюда снова приехал Кен Джоргенсон, Тодду Хасперу казалось, что они поселились там навеки. Глава 2 На протяжении всей весны 1953 года почта всякий раз необычайно расстраивала Барта Хантера. Почти всегда с ней приходили счета, которые трудно было оплатить, уведомления об уже забытых долгах по уплате подоходного налога за прошедшие годы или ежегодного страхового взноса. Поскольку имя Хантера значилось в «Бостон соушл реджистер» – списке состоятельных лиц Бостона – и в былые времена его семья делала множество заказов по почте на всякие предметы роскоши, почтовое судно продолжало доставлять целый поток просьб о пожертвованиях в пользу голодающих детей в Греции, слепых, пожертвованиях на борьбу с сердечно-сосудистыми заболеваниями, раком, детским параличом – со всем на свете. Постоянно Барту пытались продать круизы в Карибское море, итальянские спортивные машины, лошадей, яхты и дорогие напитки. Он ненавидел свой кабинет в гостинице «Пайн-Айленд» и целыми днями не подходил к письменному столу, оставляя письма нераспечатанными.Двенадцатого июня почта огорчила его сильнее обычного. Из клуба библиофилов в Бостоне пришел счет, заставивший его снова задуматься над старой проблемой: нужно ли теперь, когда он практически не покидал остров, оставаться членом всевозможных клубов. Еще пришло письмо от его однокашника по Гарварду, которого он не видел десять лет, с просьбой вложить сто тысяч долларов во вновь образуемую компанию по разведке нефти. И чего уж никак нельзя было ожидать, пришло письмо от Кена Джоргенсона, просившего зарезервировать места в гостинице.Гостиница «Пайн-Айленд» стояла на высоком холме на северном берегу острова и могла предоставить гостям двадцать три места, по крайней мере теоретически, и то при условии, что Барт и Сильвия с детьми займут комнаты для прислуги над гаражом. На самом же деле клиентура гостиницы состояла из десятка человек, главным образом вдов бывших владельцев домов на острове. Барт давал объявления в «Сатердей ревю» и с нетерпением просматривал почту в надежде найти отклик, но совершенно не ожидал, что на объявление откликнется Кен Джоргенсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82