Она ни разу не бросила и взгляда в его сторону, хотя знала, что он в театре, – он видел, что она его заметила, когда публика рассаживалась, до того как в зале приглушили свет и все затихли. Глаза их на мгновение встретились. В ее широко распахнутых глазах он увидел подавленность, словно все ее надежды пошли прахом. Но было там и еще кое-что, кое-что, что дарило ему надежду.
Тот увалень, Оливер, суетился вокруг нее и не спускал с нее глаз, словно она была какой-то экзотической птичкой, которая могла вспорхнуть и улететь в любой момент. Хит не мог более этого выносить. Она была его птицей. Это он должен был настичь ее и поймать. Она была его добычей. И все же как он мог осуществить свои намерения, если она не позволяла ему приблизиться ни на фут? Он заходил к ней вчера. Дважды. И этот ее дворецкий с кислой физиономией оба раза ему отказал.
Хит встал с кресла и вышел из ложи. Он больше не мог терпеть. Он должен был увидеть ее. Немедленно. Он не собирался объяснять ей, почему он приехал за ней в столицу. Как должен был бы поступить на балу у леди Гамильтон. И если он в ближайшие тридцать секунд прояснит это все для себя, дальше жить ему будет куда проще.
Певица закончила арию, и все эти люди, считающиеся сливками лондонского высшего света, во всем великолепии своих пышных нарядов, стали подниматься с мест и выплывать из лож на антракт. Хит пробивался сквозь толпу в отчаянном стремлении увидеть ее хоть одним глазком, переброситься с ней хоть словом, поймать ее взгляд.
И тогда он заметил ее. На сей раз Голиаф не шел за ней тенью. Темные волосы ее блестели и отсвечивали синим, как вороново крыло на солнце. Платье цвета нефрита ловко облегало грудь. Порция разговаривала с какой-то дамой, и руки ее порхали в такт речи. Повинуясь внезапному импульсу, он подошел к ней и схватил за руку.
– Хит! – выдохнула она.
Даже не поздоровавшись, он скупо кивнул ее собеседнице и потащил Порцию за собой.
– Что вы делаете? – возмущенно спросила она. Хит тащил ее за собой по извилистому коридору, подальше от сутолоки и надушенных тел. – Куда вы меня тащите?
Он молча шагал вперед, увлекая ее за собой. Вскоре шум голосов стих, превратился в отдаленный гул. Заметив дверь справа по коридору, Хит, быстро окинув коридор взглядом и убедившись в том, что он пуст, распахнул дверь.
– Хит, – возмутилась Порция, когда он втолкнул ее внутрь, – я настаиваю…
Он зажал ей рот поцелуем, внезапно забыв все, что собирался ей сказать.
– Что ты делаешь? – прошипела Порция, попятившись. Она была в ярости, и глаза ее сверкали гневом, такие же яркие и блестящие, как и те, что смотрели на нее из сумрака комнаты.
Он прижал пальцы к губам.
– Как вы посмели затащить меня сюда? Я сказала вам, чтобы вы оставили меня в покое.
В единственное окно под потолком струился лунный свет. Только луна освещала его выразительное лицо, на котором отражалась яростная борьба.
– И вы считаете, что я стал бы прислушиваться к вашим словам? Между нами еще далеко не все решено.
Она опустила руку.
– Нам ни к чему выяснять отношения. Нам нечего выяснять. Я услышала все, что вы хотели мне сказать, еще в Мортон-Холле и больше ничего не желаю слушать.
Он пошел на нее, и она, отступив, прижалась к стене.
– Не может быть, чтобы вы всерьез отнеслись к ухаживаниям другого мужчины после того, что было между нами.
– Вас это не касается, – бросила она ему в ответ и растерянно покачала головой. Зачем он здесь? Зачем он говорит так, словно то, что у них было, имеет какое-то значение, когда он сам назвал произошедшее ошибкой.
Хит засмеялся. От этого зловещего смеха по телу ее побежали мурашки. Запертая с ним в этой комнате, она была в его полной власти, и на снисхождение рассчитывать не приходилось.
И она прибегла к единственному имеющемуся в ее распоряжении оружию – к гневу. Она помнила, как он унижал ее; она не могла забыть его жестокие и несправедливые слова о том, что она ничем не отличается от любой другой дамочки, что продает себя по сходной цене.
– Вы уже сказали все, что хотели сказать.
– Ситуация изменилась…
– Я так не думаю, – ответила она, вновь пытаясь его обойти. – Дайте пройти.
– Вначале вы меня выслушаете, – прорычал Хит. Порция поджала губы и выжидающе приподняла бровь. Какое-то время он смотрел на нее так, словно прикидывал, будет ли она молчать. Глубоко вдохнув, он сказал:
– Я все еще хочу на вас жениться.
«Все еще». Какая жертва с его стороны! Мог бы и не демонстрировать столь явно свое огорчение по этому поводу.
– Как я сказал, многое изменилось. – Хит провел рукой по волосам. – Кое-что обнаружилось. Безумие не может передаваться по наследству. Не в том смысле, в котором я думал.
Порция невольно нахмурилась:
– Но ваш отец, ваш брат…
– …были больны. И демонстрировали все симптомы порфирии… как хотела убедить в том всех моя бабушка.
– Я не понимаю. – Порция прижала пальцы к вискам. У нее начала болеть голова.
– Бабушка хотела, чтобы все поверили, что у моего отца порфирия.
– А у него ее не было?
– Нет, – со вздохом сказал он, и она почувствовала, что этот вздох отозвался в ее теле странной вибрацией, достигшей каждого нервного окончания. – У моего отца была дурная болезнь. – Слова его падали тяжело, как камни в воду, и воздух в этой маленькой комнате стал вдруг текучим, как вода. – Он заразил мою мать, когда она носила моего брата. – Хит замолчал, словно подыскивал слова менее шокирующие, чем те, что он произнес. – И это убило ее. И моего брата.
– Сифилис? – спросила Порция. Голова у нее кружилась. – Разве не существует лечения…
– Либо он не понимал, что болен, пока не стало слишком поздно, либо отказывался признать очевидное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82