Но как ни ловок он был и сколько сил ни прибавляла ему собственная злоба, преимущество все же было на стороне противников – хватало одного только численного перевеса. У конюшни во дворе крепости ногары загнали Хорруга в угол.
С мечом в одной руке и с кинжалом в другой Хорруг угрюмо смотрел на три десятка ногаров, готовых изрубить его. За спиной была лишь глухая стена, путей к отступлению больше не оставалось.
– Ну? Кто хочет подохнуть первым? – с угрозой спросил Хорруг.
Он не впервые задавал этот вопрос своим противникам и всегда видел в их глазах одно и то же – нерешительность. Воинов не страшила смерть как таковая, но первым умирать не хотел никто.
В воздухе просвистела стрела и пробила бедро Хорруга. Беглец сжал зубы и медленно осел на одно колено. Из башенной бойницы выглянул Икестос с гастрафетом[5] в руках.
– Взять живым! – прозвучал приказ.
Хорруг сделал попытку подняться и взмахнул мечом, однако ногары, навалившись все сразу, выбили клинок из его руки. Удар обухом секиры по затылку погасил сознание беглеца.
Когда Икестос спустился вниз и вышел к конюшне, Хорруг уже был связан.
– Где второй? – спросил Икестос.
– Вот он. Схватили у самой решетки подземелья.
К его ногам бросили связанного Демилия. В окружении своей свиты и воинов появился правитель Хорума.
– От твоих рабов слишком много беспокойства, – недовольно произнес Ксеностос. – Они гуляют по моей крепости, словно у себя дома.
– Прошу прощения, – извинился Икестос. – Они будут наказаны.
– Их следовало бы обезглавить прямо здесь, – заметил царь Хорума.
– Поверь, для них есть гораздо худшее наказание, чем смерть, – заверил Икестос хозяина крепости. – По крайней мере, для этого гордеца. – Он тронул носком сапога бесчувственное тело Хорруга. – Твоим подданным это тоже наверняка понравится, горожанам не помешает взбодриться.
Удар, который Хорруг получил по голове, был довольно силен. В чувство его привело лишь ведро студеной колодезной воды, которой его окатили на рассвете.
Хорруг покрутил головой. Большего ему сделать не удалось – шея и запястья оказались зажаты деревянной колодкой, сам же он стоял на коленях в повозке посреди городской площади, стянутый веревками так, что невозможно было ни повернуться, ни подняться. Скосив взгляд, Хорруг увидел рядом с собой Демилия – юноша находился точно в таком же положении.
– Нашел? – прохрипел Хорруг.
– Ч-что? – не понял Демилий.
– Своих нашел?
Юноша ответил не сразу, он ожидал от товарища чего угодно, но явно не этого вопроса.
– Их сегодня уведут на продажу хишимерам, – все же сообщил он.
– А ты крепкий, – услышал Хорруг знакомый голос. – Тебе чуть башку не проломили, а ты уже языком молотишь.
Хорруг поднял взгляд. Перед повозкой стоял Икестос с несколькими воинами из своего отряда. Дальше Хорруг увидел толпу горожан. Люди громко переговаривались, указывая на пленников пальцами, иные посмеивались.
– Что скажешь, раб? – с усмешкой спросил Икестос.
Хорруг лишь сжал зубы.
– Посмотрим, не убавится ли в тебе гордости уже сегодня к вечеру.
Икестос повернулся к горожанам и объявил:
– Жители Хорума, вот вам мой подарок! На сегодня они ваши!
Хорруг снова скрипнул зубами. Он отлично понял, что означают слова ногара. Их с Демилием подвергли наказанию, которое широко применялось в Ногаре для разбойников. Скованного беспомощного человека на целый день выставляли в оживленном месте, где любой мог вдоволь поизгаляться над арестантом. Толпа бездумно, без устали и без жалости подвергала наказанных пыткам, издевательствам, унижениям. Зачастую жертвы толпы умирали в мучениях на потеху публике.
Едва Икестос со своими воинами покинул площадь, оставив лишь двух стражей, молодой паренек в толпе поднял камень, подкинул его в руке, прицелился, затем метнул в повозку. Камень ударил в колодку рядом с ухом Хорруга. Раздался смех толпы.
– Где твоя меткость?! – крикнул кто-то пареньку. – Вот как надо!
Следующий камень разбил Хорругу бровь. Из раны засочилась кровь, скатываясь в уголок глаза, прочерчивая дорожку по щеке и окрашивая бородку в красный цвет. Хорруг склонил голову, словно не желая видеть лица людей, потешавшихся над ним и его товарищем по несчастью.
Между тем в арестантов полетели камни, комья грязи, ошметки навоза.
– За что? – чуть слышно прошептал юноша, съежившись. – Ублюдки, скоты.
Толпа весело улюлюкала. Никто не испытывал жалости к бесправным рабам, даже женщины. Мальчишка лет десяти запрыгнул в повозку и со всей дури пнул Хорруга под ребра, чем вызвал новый взрыв восторга у горожан. С другой стороны к Демилию подошел крепкий мужик и огрел юношу палкой по спине, затем ткнул его в бок.
– Засунь ему этот дрын… – посоветовал кто-то из толпы под общий хохот.
Демилий съежился еще больше. Сейчас он чувствовал себя маленьким мальчиком, готовым расплакаться от обиды и унижения.
Один из горожан приблизился к повозке, держа в руке ком навоза, и крикнул Хорругу:
– Эй, ты! Подними башку, я хочу запихать это в твою поганую пасть!
Хорруг резко вскинул голову. Человек отшатнулся прочь, толпа вдруг притихла. Бесцветные глаза Хорруга горели лютой злобой. Никогда прежде горожанам не доводилось видеть такой взгляд.
– Я уничтожу этот город! – прозвучало мрачное обещание. – Клянусь памятью отца, здесь будут руины!
Руки Хорруга были зажаты колодкой, он не имел возможности даже подняться на ноги, однако обещание расправы прозвучало из его уст с такой злобной страстью, что просто невозможно было усомниться в его словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36