Невеста была облачена в простое платье, сшитое Энн из шелковистой ткани руна, привезенной Супаари. Из лент и цветов Манужаи сделал венец, который София надела на голову, – с разноцветными полосками ткани, сплетенными в корону и спадающими вокруг нее до земли. Посаженым отцом невесты был Д. У., весивший сейчас немногим больше Софии и очень слабый. Джорджа назначили шафером. Предполагалось, что посаженой матерью будет Энн, но она не могла сдержать слез и не хотела омрачить церемонию. Аскама была, конечно, цветочной девой, и эта деталь ритуала, столь близкая к их собственной эстетике, понравилась Ва Кашани больше всего. Марк Робичокс совершил богослужение по экуменической церемонии, переделав кое-какие весьма красивые стихи руанджа в свадебную мессу. Энн знала, что в конце еврейской церемонии муж должен растоптать стакан, но не смогла предложить ничего более подходящего, чем рунский флакон для духов. Затем Д. У. сказал, что, ввиду пристрастия Софии к этому пойлу, уместным символом была бы кофейная кружка, поэтому вместо флакона они использовали глиняную чашку. А в завершение службы Марк зачитал «Шеихиону», еврейскую молитву о первых плодах и новых начинаниях. У Софии расширились глаза, когда она узнала слова, произносимые с французским акцентом, а затем увидела, что Марк следит за губами своего языкового наставника. Когда она повернулась к Эмилио Сандосу, стоявшему чуть в стороне, он улыбнулся – так она получила его свадебный подарок.
Потом был пир – со множеством веточек и попкорна. И были игры и гонки, где имелись победители и проигравшие, но никого это не сделало пораи, ибо состязались не ради призов. Это было добросердечное смешение обычаев и кухонь людей и руна. Затем Энн, сделавшая для организации нынешнего торжества не меньше, чем любая земная мать невесты, объяснила всем, что в первую свою ночь Джимми и София должны быть совершенно одни. Проникшись этим, Ва Кашани соорудили дверь в квартиру, выделенную новой паре, – сетчатую ширму из сплетенных лиан, украшенную цветами и лентами. Доведенные до порога своего дома, Джимми и София, смеясь, поблагодарили всех за напутствия и наконец остались наедине; а когда село третье солнце, звуки общего веселья пошли на убыль.
Вся правда была сказана задолго до этой ночи. В восхитительные дни ожидания, которому предавались влюбленные, пока вокруг них кипела предсвадебная суета, они много часов провели в тенистом убежище хампий, устланном подушками. Им было чем поделиться: семейные предания, смешные случаи, детали биографии. Однажды днем Джимми прилег подле Софии, изумляясь совершенству ее маленькой фигуры и своему везению. У него и в мыслях не было, что она придет к нему невинной, поэтому, проведя пальцем по безупречной линии ее профиля, Джимми посмотрел на нее глубоко посаженными, улыбающимися глазами, полными эротических предвкушений, и спросил низким интимным голосом, не оставлявшим сомнений в значении его слов: «Что доставляет тебе удовольствие, София?»
Разразившись слезами, она сказала: «Я не знаю», – ибо ей никогда не приходило в голову, что кто-то может спросить об этом. Испуганный Джимми осушил губами ее соленые слезы, говоря: «Тогда нам придется выяснить это вдвоем». Но, озадаченной такой бурной реакцией, он понял, что за этим что-то кроется, и смотрел на Софию, теряясь в догадках.
Она намеревалась удержать эту сторону своего прошлого за старыми оборонительными стенами, но последний барьер меж ними рухнул. Джимми слушал ее рассказ и думал, что его сердце разорвется от жалости к Софии, но он лишь сидел и держал ее, обхватив длинными руками, и ждал, пока она успокоится.
Затем улыбнулся в ее глаза и спросил – сухим академическим тоном астронома, обсуждающего с коллегой теоретический вопрос: «До каких высот поднимется моя любовь, если я люблю тебя сильней с каждым днем?» И Джимми разработал для Софии исчисление любви, где за предел была выбрана бесконечность, и вынудил ее улыбнуться снова.
Поэтому к пятому числу станджа – месяца, обозначавшего на Ракхате начало лета, когда ночи коротки и полны звезд, мчащихся облаков, лун, – не было больше стен, которые требовалось разрушить, или крепостей, которые нужно было оборонять. Но та первая ночь была для Джимми достаточно длинной, чтобы вести Софию в интимном свадебном танце, прислушиваясь к ритму ее сердца. А лунный свет, просачиваясь сквозь цветы, прутья, ленты разных красок и запахов, служил маяком на пути к мгновениям, достойным песни ракхатского поэта.
Позднее в то же лето, когда шел дождь, один такой миг замерцал, задержавшись на грани, а затем начал древний танец чисел: два, четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два, – и зародилась и стала расти новая жизнь. И вот так поколения прошлого сомкнулись с непостижимым будущим.
30
Деревня Катан и город Гайджур: год третий
– Ну, как вы? Похоже, дождя сегодня больше не будет. Не хотите прогуляться? – спросила Энн у Д. У.
– Ну, я бы не сказал, что склонен сейчас рисковать. – Д. У. сделал глоток мясного бульона, принесенного Энн, затем вновь положил голову на спинку шезлонга.
Проведя взглядом вдоль длинного извилистого хребта своей переносицы, он с видом благоразумной рассудительности направил его на Энн.
– Я подумал: может, стоит поберечь силы, чтобы насладиться видом подсыхающей грязи как-нибудь после.
Энн улыбнулась. Ее радовало, что он по-прежнему способен шутить.
Какое-то время Д. У. держал кружку в ладонях, грея их, но затем забеспокоился, что она выскользнет из пальцев, и поставил ее на столик, который София и Эмилио когда-то использовали в качестве письменного стола, удаляясь в здешний хампий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162