Язык плохо слушался, но девушка продолжала говорить, говорить, говорить. Так за разговором и подошли к реке.
– Ополоснись, доченька. Пусть с грязью болотной и болезнь твоя смоется. Последний раз к лесному хозяину ходили, больше незачем.
А лесовик тут как тут. Притаился в кустах и глазами из-под мшистых бровей стал следить за девушкой.
Чу… шаги послышались. Лесовик скакнул на тропинку – парень шагает. Ссутулился, руки в карманах брюк, в землю смотрит, словно ищет чего. Понял лесовик, заухал на весь лес филином: «Потеха-ух, потеха-ух, потеха-ух!» Кикиморы, сладко потягиваясь, из своих дупел вылезли и бегом на зов лесовика.
– Здравствуйте, бабушка. – Парень вытащил руки из карманов. – Могу ли я Агафью Ивановну в этих краях лицезреть? Она где-то тут, говорят, обретается.
– С чем пожаловал? – спросила ворожея, даже не глянув на парня.
– Так это вы?.. Очень приятно. Тут, понимаете, дело у меня к вам. Денежное, как говорится.
Не шелохнулась старуха.
– У вас, наверно, внуки есть, а колхозная пенсия – пшик. Вот я и предлагаю вам подзаработать.
Молчит старуха. Оперлась на посох и в землю смотрит.
– Знакомая у меня… Ее папаша в ресторане заправляет. Влюбилась в одного дундука, а сама – урод. Ни кожи, как говорится, ни рожи. Просила меня знахарку найти, чтоб дундука к себе приворожить… Так я ее к вам привезу?.. Пошепчите ей, дуре… Там, травки какой попить, водицей побрызгаете. И вся работа за десять сотенных на двоих. Могу прямо сейчас задаток – она мне три сотняги дала.
Старуха подняла голову:
– А сам-то ты веришь?
– Я, бабуль, деньгам верю.
– Пошептать можно, чего не пошептать-то? Тысяча рублей, говоришь?
– Вот вам крест. – Парень лихо перекрестился.
– Вот сюда становись, – показала ворожея на трухлявый пенек. – И помни, если ты плохой человек – покарает тебя суровая десница… Отчего не поворожить хорошему человеку? Прикрой глаза…
Парень пожал плечами и встал на пенек.
Поднялась рука бабки Агафьи, и опустился ее посох на спину оторопевшего парня. Открыв глаза и вскрикнув от боли, он вдруг увидел выходящую из реки голую девушку.
– А ну, пшел отсюдова, – кочетом скакнула старуха и подняла посох. – Счас я на тебя порчу напущу. Всю жизнь в штаны будешь дожить когда попало…
Еще раз опустился было посох, но увернулся парень, ему показалось, что не старуха перед ним, а ведьма из кошмарного сна. А тут еще голая девка, шарахнувшаяся в кусты. Припустил бегом, боясь оглянуться.
– Аух-аух-аух… – надрывался от смеха лесовик.
– Ки-ки-ки-ки, ке-ке-ке-ке… – вторят ему кикиморы, кидая в бегущего парня еловыми шишками, сухими сучками.
Ленушка шла к заветному месту, где ее дожидался Сергей. Шла так, чтоб ветка под ногой не хрустнула, чтоб не пискнула потревоженная резким звуком птица: хотелось незаметно приблизиться. Но Сергей сердцем почувствовал ее шаги. Встрепенулись ветви от его прыжка – обнял он пустое место. Девушка метнулась в сторону, спряталась за дерево. Выглянула, следя за парнем хитрющими широко расставленными глазами.
– Ну, берегись, лиса. – Сергей нахмурил брови и ринулся за порхнувшей от него девушкой. – А-а-а-р-р-ррр, – завопил он и тигром скакнул через кусты, поймал… Затихла в его сильных руках Ленушка. – Солнышко мое… Где глаза такие раздобыла? Почему красивая такая?
Не знал Сергей, что все слышит Ленушка. Отступила от нее болезнь. Не хотела она сейчас признаться любимому в своем счастье. «Говори, Сережа, от души идут твои слова. А сказал бы ты это, зная мою сегодняшнюю тайну? – думала Лена, млея от сладостных звуков. – Говори, Сережа, говори…»
– Гляну на тебя, мать, и аж сердце останавливается. Фигура у тебя краше, чем у любой артистки, а про грудь и вообще не говорю – ангельская. Ласковая моя, красивая моя…
Закрылись Ленушкины глаза. Коснулись губы Сергея темных Ленушкиных ресниц. «Говори же, говори…»
– Щеки твои клевером пахнут. Волосы – обалдеть можно… Думаешь, легко мне?.. Жалею тебя, не трогаю… Хотя знаю: отдалась бы ты мне, потому что люблю тебя. И ты знаешь об этом. Правда, странная у меня к тебе любовь – на части готов тебя разорвать, исцеловать тебя всю. А ты… хочешь меня?
«Совестно-то как, господи… и хорошо. Говори, Сережа».
– …А и самому непонятно, почему тебя до сих пор соблазнить не попробовал… Матвей давно бы уговорил… Ему все до фени… Щеки у тебя порозовели, на два яблока похожи. Знаю, почему ты сейчас улыбаешься: сердцем мои слова улавливаешь. Вижу, как грудь от моих прикосновений вздрагивает, хотя что я говорю? Плету, пользуясь моментом… Ты прости меня, ласточка моя… Поцелуй меня. Ну? Сама поцелуй… Тебе смешно?.. А мне не очень… Снишься ты мне. Жизни без тебя не представляю. А ты?.. Смотри мне в глаза, так, и попытайся услышать мои мысли – я… тебя… люблю. – От этих слов у Сергея щеки покраснели.
«Хочу весь сегодняшний вечер тебя слушать», – подумала Ленушка и тоже кивнула, еле заметно кивнула и серьезно посмотрела в Сергеевы глаза.
– Правда? – Он улыбнулся. – Может, и поняла ты меня. А что? Поженимся с тобой… Дочку мне родишь красивую, как ты сама. Красиво жить будем.
Взял Сергей Ленушку за руку, и пошли они к реке.
– Председатель обещал коттедж отдать тому, кто первым женится и в Красавке останется жить, – подумал Сергей вслух, остановился. Повернул к себе Ленушку. – Пойдешь за меня? Любить тебя буду…
– Пойду, – вырвалось у девушки.
– Как?! – вскрикнул Сергей.
– А так, – улыбнулась она. – Люб ты мне. – И сама поцеловала Сергея в губы.
* * *
Проснулся Матвей – солнце.
На медовом боку самовара свет играл. Парок струился от подставленного под кран блюдца.
Оделся, в зеркало себя осмотрел – хорошо Матвею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11