Я сейчас предложу такой тост, которому, право, сам едва верю! Ушам своим не верю и глазам своим не верю.
Наступило молчание. Шумский ждал, чтобы все стаканы наполнились.
– Слухом земля полнится, Михаил Андреевич, – отозвался с другого края стола Бышевский. – Но все-таки, признаюсь, мне не верилось.
– И я слышал кой-что сегодня, – отозвался молоденький офицерик, только что надевший эполеты.
Но Шумский не ответил ни слова и ждал, чтобы еще несколько стаканов были налиты.
Когда шампанское было перед всеми гостями, Шумский высоко поднял свой стакан и произнес:
– Господа! Прошу вас выпить за здоровье моей нареченной невесты, баронессы Евы Нейдшильд.
Гости сразу поднялись с места, стулья застучали, все двинулись чокаться с хозяином, повсюду раздавались самые разнообразные возгласы, пожелания, комплименты, шутки.
Наконец, понемногу все уселись, и начался, было, снова громкий говор, но другого рода; каждый обсуждал с соседом то, что сейчас узнал. Но в то же мгновенье на краю стола раздался чей-то голос, нетерпеливый, сердитый, крикливый:
– Да это подло! Это чепуха или мерзость! Не скажешь – я скажу!
Вероятно, звук голоса чем-нибудь поразил всех, так как все головы обернулись в ту сторону, откуда он слышался.
Крикливо заговоривший был пожилой гусар, с рябоватым лицом. Шумский, пристально присмотревшись к нему через весь стол, увидал, что этот гусар первый раз в его доме. Это был гость из числа тех, которые пожелали сегодня приехать познакомиться, т. е. просто пожелали приехать поесть и выпить, и хорошо, и даром.
Все, обернувшиеся на голос гусара, снова занялись своим делом: всякий предположил, что это была нескромная беседа двух рядом сидящих. Но не прошло и минуты, как голос гусара снова покрыл общий говор.
– Тогда дай я скажу!
Никто, однако, на этот раз уже не обратил особенного внимания на это восклицание.
Но через мгновение гусар поднялся с места и стал вызывающе оглядывать всех сидящих за столом. Шумский нагнулся к своему соседу и шепнул:
– Спросите у Квашнина, что за человек это?
Квашнин, сидевший через двух, услышал слова Шумского и выговорил:
– Гусар Бессонов, полк в Украине стоит.
– Что за человек? – спросил Шумский.
– Отличный малый.
– Что же это он бунтует там?
– Не знаю, – отозвался Квашнин и стал смотреть на стоящего гусара.
Тот продолжал, стоя, оглядывать всех сидящих. По его лицу видно было, что он действует под впечатлением чего-то, его поразившего, действует полусознательно, сам еще не решивши, дельно ли он поступает. Он будто вскочил с места, прежде чем решил, что сделает.
Вероятно, в эту минуту сосед его, петербургский гвардейский офицер, дернул его за венгерку, потому что гусар обернулся к нему быстро, как собака, которая огрызается, и выговорил:
– Оставь.
И затем он прибавил:
– Врешь! Так говори сам! Не хочешь, так я скажу!
– Что такое? – раздалось несколько голосов уже со всех концов стола.
– А вот что, – заговорил Бессонов так громко, как если бы он кричал на площади, это была его привычка. – Вот что. Надо бы мне молчать: так приличие повелевает. Но я действую на свой образец. Многие, я знаю, на моем месте, просидели и промолчали бы, а я – извините: хорошо ли, дурно ли, а я не могу. Я имею честь быть здесь у Михаила Андреевича в первый раз. Он – хозяин, я – гость. У меня по отношению к нему, следовательно, есть некоторый долг, некоторая совесть, к нему-то есть совесть… Я говорить не умею, но, авось, вы поняли, что я хотел сказать. Сейчас хозяин нам объявил, что он женится. Невеста его – баронесса Нейдшильд. Известная в столице красавица ангелоподобная. Все мы поздравляли хозяина…
И выговорив это, гусар опять быстро обернулся к соседу, который, вероятно, опять дернул его, и крикнул, как сумасшедший:
– Отстань! Я тебя за шиворот вытащу из-за стола!
Несколько человек заговорили с удивлением вслух, и за столом вдруг пошел ропот. Раздался один голос:
– Что это? Уж нализались и подрались.
Многим сразу, действительно, показалось, что двое офицеров, в первый раз появившиеся в доме Шумского, просто уже успели выпить и заводили ссору.
Шумский сидел, сдвинув брови, и упорно через весь стол впился глазами в стоящего гусара. В нем происходило опять то же самое, что за час перед тем. Имя Евы, упоминаемое за этим ужином незнакомым ему гусаром резким голосом, снова, как будто, кольнуло его. И в ту минуту, когда за столом пронесся легкий ропот, Шумский выговорил громко и резко:
– Господин Бессонов! Потрудитесь поскорее сказать то, что вы желаете.
– Считаю долгом, – опять громко заговорил гусар, волнуясь и размахивая руками, – мой долг сказать… Я полагаю, что баронесса Ева Нейдшильд одна в…
Шумский сразу поднялся с места, несколько изменившись в лице, и выкрикнул:
– Потрудитесь сказать в нескольких словах то, что вы желаете, без предисловий. Ну-с!..
Гусар произнес еще несколько слов, которые были снова вступлением, и Шумский перебил его:
– Я вас прошу сказать в трех-четырех словах, в чем дело, или я попрошу вас…
Шумский не договорил. Но тем не менее присутствующие поняли, что это была угроза, и угроза понятная. – Что мог хозяин сделать, кроме одного – попросить гостя убраться.
Вероятно, гусар понял то же самое, потому что вдруг произнес:
– Извольте. Сегодня в шесть часов был обед в трактире на Литейном. Собрались друзья и приятели одного улана по фамилии фон Энзе и пили за его здоровье и за здоровье его невесты баронессы Евы Нейдшильд.
Наступило гробовое молчание. Все сидящие обернулись на Шумского. Он стоял истуканом, разинув рот. Гусар шлепнулся на свое место и что-то бормотал, но никто не слушал, и глаза всех приковались к лицу хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96