– О, эта книга! – Юрий торжественно поднял ее. – Она подарена мне знаменитым ученым мужем, коим вправе гордиться Русь!
– Кто он?
– Доктор Франциск Скорина из города Полоцка… Но что с тобой, дорогая?
– Это пройдет… Немного кружится голова… Он здесь, этот доктор Францишек?
– Нет, он печатает свои книги в Праге, чешской столице. Разве ты знаешь его?
– Нет, – быстро ответила Маргарита. – Нет, я впервые слышу его имя…
– Чем же могла взволновать тебя эта книга?
– Я увидела это… – Она указала на печать Скорины. – Когда-то у меня был перстень с такой же точно печатью. Мне подарила его покойная мать, и… я его потеряла. Теперь вдруг все вспомнилось…
Пан Юрий ласково улыбнулся.
– Но, дитя мое… Вероятно, такой перстень был не только у твоей матери… Тебе нужно развлечься. Хочешь, я велю заложить санки?
Маргарита кивнула, силясь сдержать подступившие слезы.
* * *
Обоз Георгия Скорины въехал в город через Трокские ворота. На нескольких крестьянских санях везли поклажу. Георгий сидел впереди в небольшом возке, укрытый пологом из волчьих шкур. Он с интересом глядел по сторонам, рассматривая здания и прохожих, прислушиваясь к родной речи, свободно звучавшей на улицах красивого города.
Правда, раздавался здесь и польский говор, и непонятная Георгию и ехавшему с ним Гинеку литовская речь, но все же оба чувствовали, что прибыли не в чужую землю.
Подъехав к дому Якуба Бабича, обоз остановился. Георгий приказал Гинеку разгружать поклажу, а сам пошел в ворота.
…Легкие закрытые санки, похожие на лодочку, весело летели по снежным сугробам улицы. Полулежа на меховых подстилках, Маргарита с наслаждением вдыхала морозный воздух. Мимо мелькали деревянные дома, заснеженные сады, колокольни.
Так, значит, он жив!.. Знаменитый ученый муж…
Торговые ряды. Пестрая рыночная толпа, грохот, лязг, звон металла в кузницах и скобяных лавках. Крики разносчиков, брань пьяных мужиков, песни убогих слепцов…
Далеко ли эта Прага? Сколько дней нужно ехать до нее?.. У него, наверно, есть жена… Но ведь и она замужем, а разве забыла она его? Нет, нет… Нужно забыть. Нужно!
Площадь у ратуши. Возле бурмистрова двора разгружают какой-то обоз. Возницы поднимают заснеженные тюки, тащат в ворота.
– Гей! – кричит кучер пани Маргариты, взмахивая кнутом.
Гинек едва успевает посторониться. Сани проносятся мимо.
«Весело жить Бабичам, – думает Маргарита. – Всегда дом их полон гостей. Шумно, людно…»
Ах, зачем она солгала мужу? Зачем сказала, что не знает Франциска? Почему бы не рассказать пану Юрию о том, что случилось в ранней юности и с чем давно уже покончено?
В том-то и дело, что не покончено. Оттого и солгала. Но Прага – это, кажется, очень далеко…
– Поворачивай, Стах! – крикнула она кучеру. – Пора домой!..
Глава II
Итак, конец многолетним скитаниям… Теперь Георгий действительно обрел свою родину.
Десять лет назад, приехав в Полоцк, он ощутил вокруг себя пустоту и равнодушие и должен был снова пуститься в неведомую даль. Вильна же встретила его, как дружная семья встречает любимого сына, возвратившегося с чужбины. Один за другим являлись братчики в дом бурмистра, чтобы приветствовать знаменитого доктора Францишка. А Богдан Онкович был так счастлив и горд, словно не Скорина, а он, Богдан, был истинным виновником торжества.
Богдан настаивал, чтобы Георгий поселился у него, но Бабич не отпустил гостя.
– Решил я освободить дворовые строения под друкарню… Так доктору Франциску при деле своем жить удобнее.
И сам Якуб, и супруга его, пани Варвара, и малолетние их дочери, и вся бурмистрова родня окружили Скорину вниманием и заботами.
Георгий чувствовал, что прием, оказанный ему виленчанами, означал нечто большее, чем обычное белорусское радушие. Простые люди – попы и миряне – знали его. Многие заходили к нему выразить благодарность за книги, услышать его речь, а то и просто поглядеть, каков собой доктор Францишек. Не раз, проходя по улицам, он замечал на себе любопытные взгляды, слышал почтительный шепот.
Это была истинная слава.
Часто и подолгу беседовал Скорина с Якубом Бабичем, с Богданом, с Юрием Адверником. Все они были разные – по внешности, по характеру, по образу жизни.
Якуб – статный, крепкий, с пышными черными усами, с проницательным взглядом – воплощение мужественности, властности, твердой воли. Он был нетороплив в решениях и ко всякой новой затее подходил осторожно. Но раз убедившись в чем-либо, стоял на своем, не отступаясь, не виляя из стороны в сторону.
«Неглупо поступили виленчане, избрав Якуба наистаршим бурмистром», – думал Георгий.
Богдан Онкович… Тот был совсем иной: подвижный, горячий, с умом восприимчивым и быстрым… «Чистый порох!» – говорили о нем степенные купцы.
А Юрий Адверник не был похож ни на того, ни на другого. Он выглядел старше своих лет, казался всегда печальным, то ли здоровьем был слаб, то ли была у него какая-то глубоко запрятанная душевная боль.
Георгию нравилась его тихая мягкая речь, учтивость манер, благородный образ мыслей. По внешнему виду и обхождению он больше походил на человека науки, чем на купца.
– Пан Юрий долго ездил по чужим краям, – объяснял Георгию Богдан Онкович, – и многое перенял от иноземцев. В доме у него все по польской моде и женка у него из Кракова, ляшского рода и латинской веры. А вот, поди ты, души в ней не чает.
Георгию не казалось это удивительным. На Литве браки между православными и католиками не были редкостью, особенно после женитьбы покойного государя Александра на московской княжне Елене Ивановне. Иногда один из супругов принимал веру другого, но не возбранялось мужу и жене принадлежать к различным религиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147