Именно этого она хотела сейчас больше всего на свете.
Она вернулась домой на автобусе, потому что это было дешевле всего. Сейчас, в ноябре, она ехала два дня по холоду, проезжала по темным улицам быстро мелькавших городов и снова по шоссе; мимо ветвистых мокрых деревьев, придорожного мусора и ржавых оград.
Вдруг в пространстве между ветхими жилищами она увидела силуэты двух лошадей, мелькнувших за изгородью. Одна вскинула свою прекрасную черную голову и побежала, за ней последовала другая, и они обе скакали по полю вдоль старой полуразвалившейся ограды.
«Я запомню это», – подумала она. Это один из странных незначительных эпизодов, который останется у нее в памяти. Возможно, это предзнаменование.
Дома все шло своим чередом, как и всегда. Ее история была хорошо отрепетирована и принята безоговорочно.
– Хорошо, что ты снова будешь ближе к дому, – сказал папа.
– Может, мы не будем часто видеть тебя, но приятно осознавать, что ты всего в паре часов отсюда, – добавила мама.
Папа заметил, что Дженни похудела, и мама подтвердила это, но что делать с этими девчонками? Все они хотят быть тонкими, как тростинки.
– Наша дочь учится в колледже; Господь, благослови ее. Только одно беспокоит меня. Ты порвала с Питером, не так ли? Ты нашла кого-нибудь еще?
– Да по первому вопросу, и нет по второму. У меня еще много времени впереди, мама. Не надо торопить меня. – Дженни улыбнулась им. Эта улыбка должна была говорить: посмотрите, как я молода и беспечна!
– Кто тебя торопит? Мне просто интересно.
– Ну, а я просто не люблю его больше. Если он даже позвонит, скажи ему, что меня нет. Скажи ему, что я уехала в Мексику или Афганистан.
Питер не звонил, но он снова написал, спрашивая, почему она не ответила на последнее его письмо. Она еще раз перечитала это письмо. В чем дело, – спрашивал он. Неужели она отвергает его? Он интересовался ее здоровьем. Он любил ее. И очень сожалел, что не вернется больше в колледж Пенсильвании, хотя надеялся приехать на север во время рождественской недели. Но он ничего не говорил о будущем.
Достаточно потрачено дорогого времени и выслушано дорогих обещаний! Все было слишком по-детски беспомощным, если так закончилось. А в кровати она утыкалась головой в тугой матрац, пытаясь удержаться от слез; она не хотела, чтобы утром ее видели с заплаканными глазами.
Постепенно ее отчаяние стало ослабевать, и она почувствовала, как ею овладевает тупая злость. Он никогда даже не спросил о ребенке, только о ее здоровье, словно она просто болела или перенесла хирургическую операцию. Нет, Мендесы не хотели слышать о ребенке, это было ясно. И они прочистили мозги своему сыну, заставили его подчиниться. Бедный, слабый Питер. И бедный ребенок…
Но ребенок не был бедным, напомнила она себе. О нем заботились, его любили, его нянчили где-то на неизвестном Западе. Дженни взглянула на глобус, который стоял на столе в ее комнате еще со школьных времен. Запад был обширным. В Сан-Диего росли пальмы и шумел океан. Горы и снега окружали Солт-Лейк-Сити. А Портленд? Они называли его Городом Роз. Как чудесно было думать, что ребенок растет в местечке с таким красивым названием.
Однажды, листок за листком, она разорвала на клочки все письма Питера, убрала подальше все, что он когда-то дарил ей, и села за стол. Написав ему прощальное письмо, она сама была удивлена, что даже ни в чем не упрекнула его. Она ничего не сказала о ребенке: раз он так явно боялся спрашивать, он и не заслуживал, чтобы что-то знать.
Запечатав письмо и отослав, она почувствовала себя гордой, решительной и взрослой. Прошлое осталось в прошлом. Теперь перед ней лежало будущее. Там не было Питера и не было ребенка. Всего этого никогда и не было.
* * *
Это случилось.
Что мне делать? Я собираюсь выйти замуж, и моя жизнь устроена. Почему это должно было случиться именно теперь. Почему это вообще должно было случиться? Пожалуйста, Господи, не позволяй случиться этому…
Она закрыла лицо руками и громко застонала.
Через некоторое время она встала, надела жакет и брюки и вышла на улицу. Ветер нес ледяной холод с Ист-Ривер, а, может быть, с Гудзона. Она плотнее закуталась в жакет и пошла быстрее, потом побежала. Она совершенно не замечала, куда шла, но она должна была куда-то идти. Когда ты изнуришь себя, Дженни, ты сможешь вернуться домой.
Улицы были пустынны. Один случайный автомобиль проехал мимо, сначала были видны его яркие фары, а потом в темноте светились два красных огонька, когда он проехал дальше. Несколько освещенных окон виднелось в жилых домах, напоминавших темные крепости в тридцать этажей высотой. Было уже далеко за полночь.
Только огромный госпиталь, словно темная громадина под движущимся облачным небом, не спал. Вид освещенных окон, разбросанных по всей высоте и длине здания, рассеивал ее страх, когда она бежала по улице. Часто, возвращаясь вечером домой и проходя здесь, она чувствовала острый интерес к тому, что могло происходить за одним из этих окон.
Сейчас, приближаясь к входу в приемный покой, она остановилась на бегу. Полицейские автомобили, машины «скорой помощи» и толпа зевак – откуда они взялись в этот час? – перегородили улицу. В нескольких метрах от того места, где она остановилась, стояли носилки; там была небольшая группа людей в белых халатах; потом еще одна машина «скорой помощи»; а затем другие носилки, и она увидела мельком длинные черные волосы и ужасающую кровавую маску там, где должно было быть лицо.
Дженни бросило в жар, и, отвернувшись, она почувствовала соленый привкус крови во рту, а затем, помимо своей воли, снова посмотрела туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99