На веранде стоял целый ряд горшочков с геранями, а в нескольких метрах за ними стояли горшочки миссис Даниелис, но ее герани были красными. Мама проследила за взглядом Дженни.
– Никакого сравнения, правда? – спросила она.
– Конечно, мама. – Вопрос как-то задел ее. Почти все в течение последних нескольких дней после разговора с Питером в ресторане задевало ее и вызывало у нее слезы: поэма Дилана Томаса, которую проходили на уроке английского, или старушка, помогающая своему мужу сойти с поезда в Филадельфии. Теперь это были герани, обыкновенные цветы, тянущиеся к солнцу. Ком подкатил у нее к горлу. Глупо. Маме хочется поговорить. В отличие от отца, она не выносит пауз в разговоре. Кроме этого, было еще кое-что, что Дженни хотелось узнать.
– Как здесь все в квартале? Даниелисы? Дитерсы?
– О, у Даниелисов все прекрасно, они рады ребенку. Не то, что эти Дитерсы в конце улицы, – с горечью произнесла мама.
Дженни хотелось поговорить о Дитерсах. Глория Дитерс «попала в беду» в прошлом году, вернувшись домой с незаконнорожденным ребенком.
– Они обращаются с ней так же, как раньше? Мама пожала плечами.
– Я не знаю. Их почти не видно. Они прячутся в своем доме. Глория вывозит коляску на веранду и тут же убегает.
С дрожью в голосе Дженни сказала:
– Но она же не ограбила банк и никого не убила. И ждала ответа…
– Правда, правда. Но сейчас такое безумное время. – Мама подняла упавшую газету. – Посмотри, что сейчас пишут! От одного этого можно заболеть. Как война во Вьетнаме-то связана с тем, как ведут себя теперь подростки, я спрашиваю тебя? Это грязная война, но какое отношение к этому имеет свободная любовь, я спрашиваю? Позор. Посмотри, посмотри на это! – Это была статья об известной активистке, которая ждала ребенка. – Взгляни на нее! Не замужем, беременная и гордится этим! Гордится этим, только представь себе. Девушка из колледжа, получившая образование, но когда опускаешься до такого и попадаешь в колонку светских сплетен, то кто ж она после этого?
Дженни молчала.
– Ох, но мне больше всего жалко родителей! Работаешь изо всех сил, чтобы получше устроить жизнь своих детей, и что за это получаешь? – Мама покачала головой, сочувствуя неизвестным родителям. Затем, глубоко вздохнув, она улыбнулась, и ее лицо просветлело. – Слава Богу, мы с твоим отцом не знали забот с тобой. Ты хорошая девочка, Дженни, и всегда ею будешь. Знаешь, ты никогда не доставляла нам никаких хлопот с самого своего рождения. Благослови тебя Бог.
Дженни произнесла очень тихо:
– Но ведь такие вещи могут случиться и с теми, кого ты называешь «хорошими девочками». Что сделает мать – мне просто любопытно, – что бы ты сделала, например, если бы я вернулась домой, как та девушка, и сказала тебе, что я… – и внезапно резко засмеявшись, она запнулась.
– Боже мой, я не могу даже подумать о таком, а как я могу ответить? Такая девушка, как ты, и разрушить свою собственную жизнь?
«Если бы я могла рассказать тебе, положить свою голову на твое плечо и рассказать тебе, каким облегчением это было бы…»
– Ты выгнала бы меня вон, полагаю. За дверь. – И она выдавила из себя смешок, пытаясь показать, как эхо смешно.
– Выгнать тебя за дверь? Кто выгоняет дочерей за дверь? Но я бы, скорее, умерла сама, говорю тебе. – Мама сняла очки, ее бледное лицо стало кротким и грустным, у нее всегда появлялось такое выражение, когда она вспоминала о своих убитых родителях, о дне своей свадьбы, о том дне, когда родилась Дженни. – Это значило бы, что все, чему мы учили тебя, пролетело мимо твоих ушей. Уши да не слышат, значило бы это; напрасные слова. Все эти годы, вся наша жизнь выброшены, как мусор. Ох, ладно, что это за грустный нелепый разговор? Поешь мороженого со мной. Мне вдруг очень захотелось кофе с мороженым.
«Итак, все ясно, что меня ожидает», – подумала Дженни. Мороженое проскочило прямо в горло, не доставив никакого удовольствия. Ей припомнилось, как она ела мороженое за столом Мендесов, там у нее тоже было чувство отстраненности от сидящих в комнате. Здесь, однако, причина была в другом. Она почти физически ощущала, каково это быть в шкуре Маши – Марлен, принадлежать к ее поколению, иметь такое прошлое и такие воспоминания. Она понимала ее.
В понедельник, уже в колледже, ожидая возвращения Питера, она успокаивала сама себя: «Когда мы поженимся, даже если ребенок родится раньше, чем положено, все уже будет совершенно другим. Мама и отец будут рады за меня. Да и чьи родители не будут довольны, увидев свою дочь замужем за таким, как Питер? Все будет так чудесно, когда мы поженимся».
Его не было в понедельник на занятиях, не было и во вторник. Хороший это был знак или плохой? Хороший. Естественно, ведь нужно было сделать кое-какие приготовления.
Поздно вечером в среду в дальнем углу холла зазвонил телефон, и Дженни взяла трубку.
– Я вернулся, – сказал Питер.
Ее сердце учащенно забилось.
– И что случилось?
– Я расскажу тебе, когда увижу. – Его голос был ровным и безрадостным.
У нее упало сердце. Казалось, оно могло свободно перемещаться у нее в груди и иногда уходило в пятки.
– Я взял напрокат машину. Я заеду за тобой через десять минут.
– Взял машину! Куда мы поедем?
– Надо найти место, чтобы поговорить. Здесь рядом нет ни одного укромного местечка, чтобы какой-нибудь кретин не сунул свой нос.
– Это глупо, – начала было она.
– Десять минут. – Он повесил трубку.
На улице было дождливо и ветрено. Она надела плащ и уже ждала у двери, когда подъехал Питер. Она села в машину и увидела его серьезное лицо. Когда он наклонился поцеловать ее, она вместо губ подставила щеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99