Он снова и снова начинал рассказывать свою историю. Саксель бросил деньги на стол, и мы ушли.
На следующий день без всякого конкретного повода я направился к площади Республики. Было около полудня. Я заметил Англареса – одного, на террасе знакомого кафе. Он увидел меня и дружески поприветствовал. Я подсел к его столику. Пока я раздумывал, что бы мне выпить, он улыбался сам себе, протирая стекла пенсне. Потом он взглянул на меня – и снова я заметил странное выражение его взгляда, но он тут же изменил его, словно снял маску, и надел пенсне.
– Ну, мой дорогой Трави, что вы думаете о нас? Несколько мгновений я думал, что я могу ответить на такой вопрос, но он снова спросил:
– Скажите мне прямо, что вы думаете обо мне?
Он спросил об этом очень просто, даже ласково. Я раскрыл рот. Он заговорил снова:
– Саксель мне правильно говорил, что вы не очень общительный юноша.
Он перестал улыбаться и, опять прерывая мое молчание, задал новый вопрос:
– Доктор Брю довез вас вчера вечером?
– Так это был доктор Брю.
– А вы не знали? Вам его не представили?
– Я не расслышал его имя.
– Славный человек, не правда ли?
– Вполне возможно. Я едва разглядел его. Англарес из-за стекол своего пенсне вновь взглянул на меня как-то по-особенному.
– Саксель был с вами?
– Да: Он проводил меня до дома.
– Он не очень любит графиню.
Это был не вопрос, но я удивился не меньше. По инициативе Англареса разговор перешел на новую тему.
– Вы помните текст, который я читал в тот первый день, когда вы пришли ко мне? Но может быть, вы уже его не помните, столько событий прошло с тех пор…
– Ну конечно помню.
– Вы никогда мне не говорили, что вы думаете о толковании Вашоля?
– Замечательно, – сказал я, – а текст удивительный.
– Очень странно, не так ли?
– Странно, – повторил я, – конечно, иногда мне случалось задумываться в недоумении над этой ловкой штукой.
– У каждого из нас есть пророческие возможности, – сказал Англарес, – но не всякому дано умение их открыть. Для этого нужно, чтобы замолчал разум и померкло сознание, нужно соскользнуть в провалы инфрапсихики, тогда и узнаешь будущее.
Он продолжал:
– Это нелегко. Немногие из нас достигают этого. В таких делах нельзя ничем пренебрегать; поэтому мы советуемся с ясновидящими и слушаем, что говорят медиумы.
Он взглянул на меня простым, открытым взглядом:
– И мы в некотором роде, и мы тоже медиумы и ясновидящие.
В его голосе звучала большая уверенность. Я взволнованно рассматривал статую Республики.
– Но, – вновь заговорил он, – может быть, ваше образование заставляет вас презирать медиумов и ясновидящих? Или нет, ведь так? В противном случае вы были бы не правы. Я испытываю глубокое восхищение перед современной наукой, и меня сильно заинтересовали ваши теории. Долгое время я ждал такого человека, как вы, который открыл бы инфрапсихическую природу математики.
Я никогда этого не открывал.
И который очеловечил бы наиболее абстрактную область современной науки. Безусловно, ваше присутствие среди нас – это знамение, великое знамение.
Убежденный в своей дегенеративности и никчемности, я не смог поверить в такое заявление, однако мой собеседник казался уверенным в том, что говорил. И он называл меня «мой друг». Потом он сказал:
– Мне редко удавалось предсказывать с такой точностью, как тогда в отношении вас. Безусловно, это тоже знак. В нашей группе у вас будет совершенно особенная роль, отличная от других, я в этом уверен. Ведь теперь я могу считать вас активным членом нашей группы, не так ли?
– Вероятно, – ответил я с некоторым беспокойством.
Это знамение, это великое знамение веселило меня и одновременно впечатляло: хотя мне казалось комичным приобрести такую ценность, я не мог не заметить серьезности сложившейся ситуации. До тех пор лишенный всяких достоинств, теперь я чувствовал, как на меня давит груз различных ролей: обо мне могли сказать и то, и другое, и бог знает что еще, я же считал себя обязанным все это согласовывать. Каждый день по-новому брал меня в оборот. Словно для того, чтобы развеять это беспокойство, Англарес принялся подшучивать над некоторыми чересчур рьяными учениками, которые хотели бы, чтобы «мы организовали тайное общество с уставами, испытаниями для вступающих, опознавательными знаками, как в каком-нибудь клубе американских студентов».
– Все идет от теософства некоторых из них, – объяснил он, – они еще не научились презирать весь этот старый вздор.
В этот момент появился Вашоль, и Англарес спросил его, поскольку он был главным редактором «Журнала инфрапсихических исследований», фигурирует ли мое имя в списке штатных сотрудников; тот ответил, что нет.
– Ну, теперь вы можете вписать его туда. И повернувшись ко мне:
– Вы ведь согласны?
– Слишком много чести, – ответил я смеясь.
Он улыбнулся с чрезвычайной учтивостью и заговорил снова:
– Возвращаясь к тому, о чем я вам говорил только что, замечу, однако, что создание тайного общества представило бы для нас известный интерес, начиная с того момента, когда мы займемся революционной деятельностью. Когда мы определенно выступим за III Интернационал.
– А я думал… – начал я.
– Нет, пока нет. Позднее я объясню вам все это в деталях. Сначала мы должны провести идеологическую работу. Нужно примирить нашу теорию об инфрапсихических явлениях с диалектическим материализмом, понимаете?
– И среди нас есть такие, кто бы не хотел заниматься этой работой, – сказал Вашоль.
– Например, Саксель, – уточнил только что появившийся Шеневи (у него были глаза цвета морской волны), – он считает, что это бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36