– Браво, вот это я понимаю! – Муж Лизы снова пододвинул мне полную рюмку.
С бешеной страстью я повторила бы тоже самое, но мне удалось сдержаться.
– Я – пас. Только первая рюмка действует немедленно, – объяснила я.
На лице моего ребенка отразилось облегчение. Немного погодя я уже колебалась, не проглотить ли и вторую рюмку, но в конце концов про себя махнула на это рукой.
– Какие впечатления у вас от Соединенных Штатов? – обратилась я к Йохану.
Мой ребенок сделал недовольную мину.
– Сильная страна, – последовал немедленный ответ.
– Сильная в каком смысле? – продолжала я допрос. Я была уверена, что Войтек мысленно уже стонет.
– Это страна, в которой считаются только с сильными людьми. Там не признают слабаков и аффектированных прекраснодушных. Даже художник ценится только тогда, когда он на своем искусстве умеет хорошо заработать.
– Это ужасно, – сказала я.
– Почему? – удивился муж Лизы.
– То, что некоторым художникам удается хорошо продавать свои картины, еще не значит, что они такие хорошие. И наоборот, много крупных художников жили в нужде.
– В Штатах все держится на профессионалах. Никто не покупает там картин, не будучи уверенным в том, что в них стоит вложить деньги.
Я не успела второй раз заявить, что это ужасно, так как раздался звонок и возникла суматоха в связи с появлением новых гостей.
Это была пара в возрасте, близком к возрасту моих детей. При их виде Войтек чуть не подскочил в кресле, а потом нахмурился. Молодой человек, увидев Войтека, также заметно помрачнел, но быстро взял себя в руки. Лиза же с улыбкой представила мне вновь прибывших:
– Это, кроме нас, самые ближние ваши соседи. Петр работает в университете в N. вместе с Войтеком…
Я незаметно покосилась на моего ребенка. Видимо, до Лизы не дошли никакие слухи о научном скандале между Войтеком и Петером, и она учтиво постаралась помочь мне познакомиться с соседями. Я жалела только, что она не пригласила меня одну, без Войтека. В оживлении, с которым Петер тут же начал говорить с Йоханом по-голландски, чувствовалась искусственность ситуации. Тем более что жена Петера, которую Лиза посадила рядом со мной, молчала как завороженная. Тогда Войтек демонстративно занялся Лизой. Тихим голосом он что-то вещал ей, и это, судя по ее лицу, ей очень нравилось, а меня дополнительно обеспокоило.
Воспользовавшись ситуацией, я опорожнила так долго стоявшую передо мной рюмку, потихоньку, краем глаза наблюдая за Петером. Это был достаточно симпатичный малый, типа «нордический блондин», что неодолимо вызывало у меня воспоминания о немецких солдатах, которых я видела во время оккупации в Варшаве.
В какой-то момент он отвернулся от Йохана и заметил, что я наблюдаю за ним. Он нахмурился и долго не отводил от меня взгляда, словно я тоже с чем-то ассоциировалась в его памяти и он пытался вспомнить – с чем. Я в замешательстве быстро повернулась в сторону его жены, пытаясь завязать с ней какую-нибудь беседу, но результат был такой, будто я пытаюсь делать это с мумией. Ее однозначные ответы ограничивались только «yes» и «no» – видимо, неприязнь к Войтеку распространялась также на меня. Хотя, возможно, это была естественная реакция на мои речи, так как я плела все что в голову взбредет.
В один момент на какое-то замечание Войтека Лиза рассмеялась заливисто и громко, что привлекло внимание ее мужа. Он прервал разговор с Петером. Лиза сразу вскочила и исчезла на кухне. Через некоторое время она вышла оттуда с большим подносом, на котором испускали пар тарелки с креветками и с какими-то приправами. Йохан составил в сторону коньячные рюмки и из пузатой большой бутылки разлил в другие рюмки традиционную голландскую можжевеловую настойку.
Вскоре я с удовлетворением отметила: бытующее у нас мнение о том, что западные европейцы не пьют так, как поляки, – миф. И Петер, и муж Лизы лакали их национальную настойку за милую душу. Возможно, только с той разницей, что лакали ее малыми глотками, но это в конечном счете не означало меньшего количества выпитого. И, должна признаться, это наблюдение немного подняло мое настроение, правда лишь в патриотическом смысле, но в том состоянии психологического стресса, в каком я пребывала, и это было хорошо.
Когда Йохан опять начал хвалить рационализм американцев, мой ребенок, который был в Штатах только один раз и то лишь каких-то три недели, не удержался и тоже высказал мнение об этой стране, ограничившись по привычке исключительно критикой.
– А как вам нравится Голландия? – неожиданно спросил меня Петер.
– Очень богатая страна, это сразу бросается в глаза. Но я еще мало видела Голландию…
– Мама пока побывала только в Амстердаме, – добавил Войтек.
Я одеревенела. И нужно же было ему это сказать! Но тут же подумала: в сущности, хорошо, что он сказал об этом, так как у меня самой не хватило бы смелости. Я превозмогла себя и посмотрела на Петера, затем сразу же перевела взгляд на мужа Лизы. Мне показалось, они оба смотрят на меня с заметным интересом.
– В Амстердаме есть хорошо сохранившиеся старые здания и великолепные музеи, – сказала я после минутного размышления. – Поражает также обилие иностранцев, особенно цветных.
– Те цветные не иностранцы, – выпалил мой ребенок.
– У нас с этим проблемы, – поспешил с объяснениями муж Лизы. – Большинство цветных из Индонезии, они обслуживают наше голландское население.
– Неприятно нести ответственность за последствия колониального грабежа? – Не только смысл, но и тон вопроса моего ребенка был откровенно язвительным.
– Замолчи! – прикрикнула я на него по-польски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62