— Ну и убирайся ко всем чертям! — буркнул пан Дудковский, сердце которого кровоточило, словно в него вонзилось двести мечей.
Горе преданной служанки, ее рыдания и хлопанье дверьми не поддаются описанию.
Вскоре в комнату вошел арендатор. Это был старый еврей с седой бородой, расчесанной надвое, с длинными пейсами, в чулках, дымчатом халате и бархатной ермолке. Важно кивнув головой пану Дудковскому, он бесстрастно спросил:
— У вас большие неприятности с этими негодяями?
— Так и вы уже знаете об этом?
— Вся деревня знает. Теперь с ними ссорится адвокат, просто страшно слушать. Пришлось ему стащить учителя с телеги и за шиворот привести ко мне в дом. Они там чуть не подрались.
— А что случилось?
— Ну конечно, жульничество! Учитель требует уже триста рублей.
Пану Дудковскому сделалось очень не по себе. Указав арендатору на стул, он спросил:
— У вас найдутся двести рублей?
— Для вас я должен найти, хотя у меня будут большие неприятности с откупщиком, потому что это его деньги.
Пан Дудковский лихорадочно схватил бумагу и перо, собираясь писать расписку.
— Какой же вы хотите процент за неделю? Арендатор покачал головой.
— На неделю я не стану одалживать,— ответил он.— У нас и помещики, и даже мужики берут не меньше чем на три месяца.
— Да мне не нужно на такой срок!
— Так вы для своего спокойствия отдадите мне через неделю, но проценты я начислю за три месяца.
Арендатор сказал это так спокойно, что у пана Дудковского не хватило духу возражать. К тому же у него не было другого выхода.
— Сколько же вы хотите? — спросил он, стискивая зубы.
— За три месяца по пяти процентов со ста — тридцать рублей, да вознице пять рублей, итого — тридцать пять рублей.
— Вы с ума сошли! — закричал пан Дудковский.— В Варшаве самый злостный ростовщик взял бы с меня за три месяца не более шести рублей.
344
— Так вы пошлите в Варшаву,— ответил арендатор тоном дружеского совета.
— Тридцать пять рублей процентов! — простонал пан Дудковский, принимаясь писать.
— Процентов только тридцать, а пять рублей — вознице.
— Какому еще вознице?
— Тому, что просил вас вчера сдать в аренду сад.
— Но почему?
— Он мой родственник и понес большие убытки из-за того, что вы не сдаете сад в аренду.
— Это тот мошенник, который за доставку со станции содрал с меня рубль?
— Он очень бедствует; ему надо прокормить семь душ детей да мать жены и своего отца, а лошадь у него одна,— ответил арендатор.
Пан Дудковский готов был заплакать, но не над бедностью возницы, а над собственным бессилием.
— Грабят среди бела дня! Пиявки! Обиралы! — ворчал *т, принимаясь писать расписку на двести тридцать пять рублей.
— Напрасно вы так сердитесь,— неторопливо промолвил арендатор.
— То, что я здесь на вас заработаю, вы уже заранее возместили в Варшаве, сдавая моему родственнику магазин в своем доме. Магазин этот всегда шел за триста рублей, а вы потребовали с него шестьсот — вдвое дороже.
— Но это потому, что мимо моего дома с этого года ходят трамваи,— возразил пан Дудковский, кусая губы.
— А для меня вы значите больше, чем трамвай...
— Одно дело — квартира, а другое — деньги. Такой процент хуже лихвы...
-— Для меня двести рублей — то же самое, что для вас магазин. Каждому нужно заработать, а я ведь не вдвое зарабатываю,— ответил арендатор, доставая из кармана пачку замусоленных кредиток.
Когда расписка была написана и деньги отсчитаны, появился адвокат, утирая пот со лба.
— Ну и поработал же я! — воскликнул он.— Но, слава всевышнему, мы можем покончить с этим делом.
— Нижайший поклон! — простился арендатор, едва кивнув головой.
— Так кончили? — обратился пан Дудковский к адвокату.
— Наполовину... У меня с ними было немало хлопот: они требовали уже триста рублей, а потом и вовсе прекратили переговоры. Но мне удалось их уговорить.
— И что же теперь?
— Теперь вы вручите деньги вахмистру, они уже вручили ему соответствующий документик, и...
Пан Дудковский тотчас же отправился к вахмистру. Подходя к его дому, он услышал громкие крики. Высокий женский голос сыпал ругательствами, а низкий бас изредка что-то бубнил в ответ.
— Пьяница! Обжора! Болван!..— кричала дама.— Вот Никифор — тот уже и землю купил, и накопил две тысячи рублей, а ты, бездельник,— ничего! Да и теперь — уж такой выдался случай! — а тебе дают только десять рублей...
— Ну, тише, тише!— говорил бас.— Благодари бога и за это!
— Я тебе покажу «тише»! Каждый грош ты тащишь на станцию и либо пропиваешь, либо в карты проигрываешь. Мог бы хоть теперь заработать рублей пятьдесят.
— Тебе говорят: тише!..
— И все ты мне врешь, будто ездишь по службе,— а сам спишь где-нибудь в корчме или у мужиков!
— Да замолчишь ты наконец? — крикнул бас. Тотчас же после этого как будто кто-то звонко захлопал в ладоши, и одновременно из сеней, навстречу пану Дудков-скому, выскочил почтенный вахмистр, словно его вытолкнуло какой-то невидимой силой. Лицо у него было необыкновенно красное, а волосы взъерошены.
— Ах ты, подлая баба! — крикнул он, но, увидев гостя, поклонился ему и, немного смешавшись, промолвил:
— Мое почтение! Эх... и беда с этими бабами!
В эту минуту между паном Дудковским и вахмистром просвистело брошенное из сеней полено. Вахмистр с тревогой оглянулся.
— Пойдемте-ка в садик,— предложил он, толкая гостя за угол дома.— Вот шустрая баба! А ведь кротка — хоть веревки из нее вей; но уж как обозлится — не приведи бог!
У пана Дудковского был вид человека, который ничего не видит и не слышит.
Они вошли в садик. Вахмистр немного успокоился и только время от времени поглядывал на окна, словно опасаясь, как бы оттуда не вылетел горшок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42