У него был всего-навсего один миллион.
Был тут чорбаджи Фратю (не смешивать с господином Фратю), которого шестнадцать лет тому назад проездом через город посетил филибейский паша. Чорбаджи Фратю до сих пор живет воспоминаниями об атом славном событии и ведет от него свое собственное летосчисление:
. — Эту гнедую кобылу я купил за год до приезда Джемал-паши.
— Николчо родился у меня через два месяца и три дня после посещения Джемал-паши.
— На эти сапоги я поставил подошвы, еще когда мы готовились к встрече Джемал-паши. Прочные оказались.
Затем — Павлаки, ожидающий когда бей отвернется в другую сторону и можно будет пробормотать два-три слова, чтобы потом опять спрятаться за спину чорбаджи Фратю. У него раскормленная, упитан-
ная физиономия, янтарный мукдштук и очень смутное понятие о совести.
— Как жаль, что учитель Калист — такой ученый и честный человек, а совести, бедный, не имеет,— говорил он о прежнем учителе, подразумевая под словом «совесть» денежные средства, состояние.
Затем — Хаджи Иван Карабурун, первый чорбад-жи, чья порыжевшая зеленая куртка побывала два раза у гроба господня и пятьсот раз — в суде. По этой причине позапрошлогодний кадия при виде человека в зеленой куртке начинал трястись, как в лихорадке. Но справедливость требует отметить, что Хаджи Иван никогда не приносил в суде ложной присяги, кроме как однажды — из-за мешка с овсом.
Далее — Хаджи Енчо, бессменный школьный попечитель, имевший голос Полифема 1, но не знавший риторики. Это не мешало ему быть ревнителем славы школы. Однажды» присутствуя на уроке риторики, он услышал, что сын его Нечко, которому учитель велел привести образец противопоставления, произнес:
— Эта школа либо будет еще более процветать, либо погибнет.
— Врешь, сукин сын! — заорал взбешенный родитель, оглядывая стены.— Пока я жив — не погибнет! Каждый год две тысячи грошей на ремонт тратим!
Далее — Хаджи Цолю Пискун, церковный староста, великий чревоугодник, весь день торчащий возле мясной лавки. Он крал церковные деньги и с виду был похож на большую винную бочку, так что о. Ставри не без основания отказывался верить, чтобы Хаджи Цолю мог пройти сквозь тесные райские врата.
Посреди собрания стоял Варлаам в толстых чулках и без пояса: он был схвачен внезапно, во время послеобеденного сна.
За ним, ближе к входу, стоял Селямсыз.
Позади толпились многочисленные зрители: жандармы и народ.
Бей с торжественным видом положил свой янтарный мундштук на блестящий ореховый ларчик, надел очки и развернул большую исписанную бумагу.
Наступило мертвое молчание.
Бей подал бумагу соседу:
— Читай, чорбаджи!
Полифем — одноглазый гигант из греческих легенд.
Карагьозоолу, до тех пор стоявший на одном колене, встал на оба, покорно поклонился и, сложив руки на груди,сказал:
— Простите, бей-эфенди, не могу. Увольте!
Бей протянул бумагу следующему... Но дед Матей поправил полу кожуха, смиренно опустил глаза и промолвил:
— Простите, бей-эфенди, глаза мои да не увидят этого. Увольте.
— Чорбаджи Гердан!—обернулся бей к тощему чорбаджи с умным взглядом.— Взгляни, что тут такое!
Чорбаджи Гердан с самым покорным видом преклонил колени и, сделав глубокий поклон, ответил:
— Такие вещи руки жгут, бей-эфенди. Увольте меня. И поклонился еще раз.
Бей обратился к Бейзаде, но тот отговорился тем, что забыл дома очки для чтения.
— Так кто же прочтет мне эту гадость? — воскликнул бей.
Тут взгляд ег^ упал на сидевшего против него чорбаджи Фратю, который в эту минуту как раз надевал очки.
— Прошу, чорбаджи! — промолвил бей. Чорбаджи Фратю поспешно снял очки, спрятал их
в футляр и ответил с обычным поклоном:
— У меня двое маленьких детей, бей-эфенди. Если б меня спросили: «Что же ты неграмотными их оставил?»— я бы ответил: «Чтоб они такой лжи читать не могли». Увольте меня!
— Ну, так ты,— обратился бей к чорбаджи Павлаки, заметив, что тот прячется за плечо чорбаджи Цачко. Но Павлаки тоже отказался.
Бей сердито нахмурился.
Карагьозоолу снова принял почтительную позу.
— Пусть читает тот, кому она понадобилась, бей-эфенди,— предложил он.
Бей встретился взглядом с Варлаамом.
Но тот стоял как каменный, уставившись на нос бею.
Чорбаджи Цачко шепнул что-то чорбаджи Павлаки, а тот — чорбаджи Фратю. Чорбаджи Фратю одобрительно кивнул.
— Не позвать ли учителя, бей-эфенди? — сказал он.— Ведь это его обязанность.
— Позвать, позвать учителя Гатю! — воскликнули все единогласно.
Получив согласие бея, Карагьозоолу распорядился:
— Гасаи-ага! Пойди приведи сюда учителя Гатю. Бей аккуратно сложил прокламацию, положил нд
нее табакерку и с удивлением поглядел на Варлаама.
— Как твое имя, чорбаджи?
— Фарлам.
— Копринарка,— прибавил Карагьозоолу.
— Тарильом! Полное имя говори,— проворчал Се-лямсыз.
— Откуда ты взял эту бумагу, сынок? Варлаам не ответил.
Карагьозоолу, сделав глубокий поклон, прошептал:
— Вы позволите?
Бей кивнул в знак согласия.
— Его милость плохо понимает по-турецки, бей-эфенди... Разреши слуге своему предложить ему несколько вопросов.
Бей кинул на Варлаама свирепый взгляд.
— Не знает турецкого? Значит, эта скотина из Румынии?
— Нет, бей-эфенди, он всегда жил в царстве султана.
— В царстве султана? — переспросил бей с изумлением; потом уже спокойно прибавил: — Ну да, понятно. Кто враг султану —тот враг и его языка. Негодяй!
— Да, да,— прошептал чорбаджи Цачко, машинально снова надевая очки.
Карагьозоолу вздохнул, наклонил голову, подумал и торжественным тоном начал:
— Варлаам, бей спрашивает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42