Наринаго злил и дурацкий обычай, и подобранные претенденты на титул.Однако дразнить народ не было нужды. В городе и так бродило недовольство из-за непомерных поборов князя. Отменить финал праздника – кончится бунтом.«Ничего, – утешал себя князь, – что может случиться за одну ночь?»А народ уже тянулся к преступникам на помосте. Выспрашивали, что наобещает новый правитель, приглядывались, сравнивали.Ответы были на грани пристойности – крепыш отвечал с грубоватым смаком. Его товарищи по несчастью молчали, отстраняясь от особо активных, норовивших ухватить за край одежды.Больше волновались по пустякам: настоящих ли преступников, не подставных ли, привели? Какие безумства сумеют придумать этой ночью? С нетерпением ждали голосования – бросали в урну один из трёх разноцветных камешков. Лидировал крепыш.Человек – существо терпеливое. Он может сносить голод, унижения, раболепно гнуть спину перед плюнувшим в лицо. Но всякая обида накапливается. И наступает предел: ярость и слепое безумие, требующее выхода. В праздник Трёх Лун дозволено все.Давай! Круши жилища, поджигай чужие конюшни. Бери этой ночью любую красотку, которую успел схватить в темноте.Ночь Чёрных Слез обернётся праздником. Ну, что ж, придёт рассвет, нацепит тебе на шею ярмо – и покатится колесо. До нового праздника Трёх Лун.– Его! – наконец, взревела толпа, поднимая над собой Ямато.Многорукий монстр донёс Ямато до возвышения, где князь Наринаго готовился уступить своё место.Князь поднялся. Ястребино глянул в пьяные лица. Бесчисленное море голов в темноте.Ямато чуть кривил в ухмылке губы. Князь с трудом сдерживал дрожь в пальцах.Ямато выжидал. Наринаго медлил: пока его ступни не коснулись земли, он всё ещё правитель и имеет право приказать. Наринаго опустился на колено, готовясь первым принести присягу на верность новому правителю. И вдруг рука князя упёрлась в грудь Ямато.– Взять его! – бросил князь страже. Стража попятилась. Народ зароптал, но тут же утих. Ямато, воспользовавшись заминкой, оттолкнул Наринаго и прыгнул с помоста, прячась в толпе.Ещё не бывало, чтобы правитель не выполнил условия обряда – Наринаго стал первым.Воины князя ощерились копьями.Люди бросились врассыпную, давя и калеча слабейших. Это стража с запозданием выполняла приказ. В толпу полетели стрелы. Кого-то накололи на копье. Стражи знали: князь простит, если жертвой станет и случайный ротозей; князь не спустит городу, если Ямато уйдёт.Кин-Чин краем глаза видел, как двое оставшихся преступников сиганули с помоста вниз и были таковы.Но юношу заботило иное.– Отец! – Кин-Чин рванул князя за плечо. – Посмотри на меня! Наринаго следил напряжённым взглядом за удаляющейся погоней.– Чего тебе, Кин-Чин? – нетерпеливо отмахнулся князь.Было ясно: Ямато удастся скрыться. Уж слишком много недовольства горело в пьяной толпе – преступника спрячут.– Отец! – повторил Кин-Чин отчаянно. – Ты нарушил слово! Ты не выполнил обряд!Князь обернулся. Смерил сына с головы до ног. Сжал зубы, отчётливей проступили скулы:– Ну, и что? Тебе пора повзрослеть и выбросить из головы младенческие бредни!Принцу показалось, что его окатили ушатом воды.А князь добавил, раздосадованный неудачей:– Лишь глупцы, называющие себя праведниками, цепляются за правду.Лишь недотёпы искренне верят в суд совести. Думай лучше вот о чём: что было бы со мной и с тобой, если бы этот мерзавец потребовал не бочку вина и девку, а мою власть? Моё княжество?– Но ведь этого не просил ещё никто!– Может, и так, – коснулась усмешка губ князя. – Но этот попросил бы, уверяю тебя!– Отец! – не унимался Кин-Чин. – Но ты всегда говорил, что самое ценное – слово князя. И можно рискнуть даже жизнью ради чести. И даже если преступник в самом деле захотел бы присвоить власть, ты должен был уступить ему.– Ты ещё поучать! – разъярился Наринаго.Ответить Кин-Чин не успел. Перед ними, бледно-жёлтый, как коробочка созревшего хлопка, возник из темноты начальник стражи:– Князь! Ямато исчез.– Значит, ты тоже исчезнешь, – бросил князь.– Прости! Я найду его! – начальник стражи полз на коленях за удаляющимся к замку князем, пытаясь поцеловать край одежды.– До утра! – предупредил Наринаго.Ночь притаилась. Люди попрятались по домам, забились в щели. До рассвета ходили с обысками, громко ругались воины Наринаго.Кин-Чин вернулся в замок лишь тогда, когда на сторожевой башне сменился караул. Принц и вообще бы не вернулся. Но человек чаще бежит тогда, когда надеется на удачу. Кин-Чин был никому во всём свете не нужен.Кин-Чин проскользнул мимо спальни отца – их покои разделял неширокий коридор. Раньше Кин-Чина радовало, что перед сном можно прошмыгнуть к князю – теперь было неприятно, что человек, нарушивший слово, так близко. Принц физически ощущал, как по спине пробежали мурашки: любимых мы всегда способны возненавидеть.Лучше б его самого так кошмарно унизили перед народом, чем жить сыном бесчестного человека.Зажигать светильник Кин-Чин не стал, довольствуясь скудным светом луны. Оставшись один, принц бросился на постель и разрыдался.– Ну вот, фокусы! Мужчина не должен плакать!Кин-Чин подскочил, нашаривая кинжал под подушкой.Загорелась тусклая коптилка. Над принцем склонялось нежное девичье лицо с обиженно поджатыми губами. За спиной девушки маячили две тени.– Кто вы? Что вы делаете в моей опочивальне? – возмутился непрошеному вторжению Кин-Чин.– Прости, принц, – девушка глядела прямо и ясно. – Я попробую объяснить лучше моих спутников – они люди простые!– Но-но, потише! – хохотнул знакомый Кин-Чину голос.– Мы, – продолжала девушка, – те, кого ты видел на помосте преступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62